— Все империи строились на крови, — усмехнулся Курц. — Утверждать обратное — наивно. Верховенство закона не сохранишь слепой верой в человеческую добродетель. Разве мы не достаточно повидали, чтобы понять: мир человечеству можно навязать лишь силой оружия?

— Не верю своим ушам, — пробормотал Дорн. — Курц, что на тебя нашло?

— Ничего такого, чего во мне не было прежде, — ответил Курц.

Отвернувшись от исполинской золотой фигуры, он направился к одному из немногих оставшихся пленников. Ухватив человека за лацканы куртки, Конрад Курц вздернул его на ноги. Затем примарх подобрал валявшийся на земле болтер и сунул в дрожащие руки пленного. Склонившись над человеком, Курц сказал:

— Давай. Убей меня.

Перепуганный пленник замотал головой. Тяжелое оружие прыгало у него в руках, словно несчастного одолели судороги.

— Нет? — спросил Курц. — Почему нет?

Человек попытался заговорить, но от близости примарха его обуял такой ужас, что невозможно было разобрать ни слова.

— Ты боишься, что тебя убьют?

Пленник кивнул, и Курц обратился к своим воинам:

— Никто не притронется к этому человеку. Не важно, что произойдет, — он не должен понести наказания.

Сказав это, Курц развел руки в стороны, оставляя спину открытой, и пошел обратно к Дорну.

Не успел он сделать и трех шагов, как пленник вскинул болтер и воздух разорвало звуком выстрела. Разрывной снаряд высек искры, срикошетив от силовой брони Курца, — а примарх, крутанувшись на месте, одним прыжком подскочил к человеку и ударом кулака снес ему голову.

Секунду обезглавленное тело неуверенно пошатывалось, а затем медленно опустилось на колени и повалилось на землю.

— Вот видишь, — сказал Курц, стряхивая с пальцев кровь и обломки кости.

— И что ты этим доказал? — буркнул Дорн. На лице его было написано отвращение.

— То, что, если смертным дать выбор, они всегда выберут неповиновение. Пока этот человек считал, что будет наказан, он не осмеливался выстрелить — но, как только поверил, что убийство обойдется без последствий, тут же нажал на спуск.

— Это был недостойный поступок, — сказал Дорн.

Курц отвернулся прежде, чем тот пустился в дальнейшие объяснения, однако примарх Имперских Кулаков схватил брата за руку:

— Твои воины прекратят бойню и очистят позицию, Курц. Это не просьба, а приказ. Убирайся с этой планеты. Сейчас же.

Взгляд Дорна был тверже гранита. Примарх Повелителей Ночи достаточно хорошо знал своего брата, чтобы понять, что слишком долго испытывал его терпение.

— Когда эта кампания будет выиграна, нам с тобой придется объясниться, Курц. Ты пересек черту, и я не намерен больше терпеть твои варварские методы. Путь, который ты избрал, — это не путь Империума.

— Возможно, ты и прав… — прошептал Курц.

И он увел с поля боя Повелителей Ночи, чья темная броня превращала их в цепочку теней среди развалин.

Курц задался вопросом: чем бы закончился их с братом спор, не подчинись он приказу?

Примарх вздрогнул при мысли о кровавых последствиях, которые сулили подобные рассуждения. Чувствуя себя запертым в клетке зверем, он провел рукой по темным волосам — и тут дверь его комнаты, его узилища, скользнула в сторону. Через порог шагнул воин в сверкающей броне цвета ночи. За дверью Курц заметил фиолетовые доспехи стражников из Гвардии Феникса, личной охраны Фулгрима. Золотые алебарды воинов и их плащи из медных чешуек поблескивали в тусклом свете звезд.

Дорн и Фулгрим изрядно постарались, чтобы не дать ему вырваться из заключения.

Наголо обритая голова вошедшего была шишковатой, с матово-бледной кожей. Полуприкрытые тяжелыми веками черные глаза смотрели из-под выпуклого лба, а челюсть резко выдавалась вперед.

Курц приветственно кивнул своему адъютанту, капитану Шангу, и подозвал его нетерпеливым жестом.

— Есть новости? — бросил Курц в ответ на короткий поклон Шанга.

Тот ответил:

— Повелитель Кулаков выздоравливает, милорд. Не будь он примархом, скончался бы трижды от ран, что вы ему нанесли.

Его командир вновь обратил взгляд к звездам, вращающимся за стенами форта. Курцу не надо было напоминать, насколько тяжелы раны Дорна, — ведь он сам раздирал его тело голыми руками и зубами.

— Теперь, полагаю, я должен дождаться суда своих родственничков?

— Со всем уважением, сэр, но вы действительно пролили кровь брата-примарха.

— И за это они, без сомнения, потребуют заплатить кровью…

Он помнил, как командир Имперских Кулаков ворвался в его покои, кипя негодованием после шератской резни и еще больше взъярившись от слов Фулгрима, который пересказал Дорну то, что Курц поведал ему по секрету несколькими днями ранее. Припадок, скрутивший Курца, когда Феникс заговорил о событиях на Кемоше, бросил примарха Повелителей Ночи на пол и заполнил его разум жуткими картинами грядущей смерти и неотвратимой тьмы.

Тронутый очевидным участием Фулгрима, Курц доверился брату и рассказал о видениях, преследующих его с самого раннего детства на Нострамо.

Галактика, охваченная войной.

Астартес, обратившиеся против Астартес.

Ожидающая его смерть от отцовской руки…

Бледное орлиное лицо Фулгрима не дрогнуло, однако Курц заметил беспокойство, мелькнувшее в глазах брата. Курц понадеялся, что Феникс сохранит его исповедь в тайне, но, когда Дорн возник на пороге, примарх Повелителей Ночи осознал, что его предали.

По правде говоря, он почти не помнил того, что случилось после брошенных Дорном обвинений в оскорблении Императора. Настоящее растаяло, и разум его захлестнуло будущее, в котором Галактика полыхала в бесконечной войне, а ксеносы, мутанты и мятежники обгладывали гниющие кости Империума.

Это и есть тот мир, который создавал Император? Вот судьба Галактики, где страх перед наказанием перестал быть контролирующим фактором. Вот что произойдет, если слабым позволят вершить судьбы человечества… И тогда Курц понял, что лишь у одного из примархов достанет решимости вылепить новый Империум из мягкой глины Империума нынешнего.

— Пришло время нам самим определять свой путь, Шанг, — отчеканил Курц.

— Тот поворотный момент, что вы предвидели?

— Да. Мои братья попытаются использовать эту возможность, чтобы от нас избавиться.

— Полагаю, вы правы, сэр, — согласился Шанг. — Согласно моим источникам, ходят разговоры, и отнюдь не праздные разговоры, о том, чтобы отозвать Повелителей Ночи на Терру и призвать к ответу за наши методы ведения войны.

— Я знал, что так будет. Эти трусы не могут меня убить, поэтому они решили нанести удар с другой стороны и лишить меня Легиона. Понимаешь, Шанг? Они десятилетиями ждали этой возможности. Они просто слабаки и глупцы, у которых не хватает мужества сделать то, что должно быть сделано. Но у меня хватит. О да, еще как хватит!

— Каковы будут наши действия, милорд? — спросил Шанг.

— Пусть Фулгрим и Дорн меня предали, однако в других Легионах у нас еще есть союзники, — ответил Курц. — Но для начала мы должны навести порядок в собственном доме. Скажи, что творится на Нострамо?

— Все, как мы и опасались, милорд, — сказал Шанг. — Правительство регента-администратора Бальтиуса потерпело крах. Коррупция процветает, в развалинах Нострамо Квинтус правит преступность, и повсюду царит беззаконие.

— Тогда не следует терять времени. Пока эти недоумки пытаются решить мою судьбу, словно я какой-то лакей, которого можно отчитать за разбитую чашку, мы будем действовать.

— Каковы ваши распоряжения, сэр?

— Готовьте корабли, капитан, — ответил Курц. — Мы возвращаемся на Нострамо.

— Но вас приказано держать под стражей, милорд, — заметил Шанг. — Ваши покои охраняют Гвардейцы Феникса и Храмовники Дорна.

Курц криво ухмыльнулся:

— Предоставь это мне…